Однажды группа получила возможность прорваться в духовное. Это было в Суккот.
Мы, вся группа, выложились, готовясь к празднику. Построили сукку по особо строгим правилам РАБАШа. Он проверил все досконально, прощупал каждый стык и остался доволен. Она была вся сделана из дерева, без единого железного гвоздя, с особо плотной крышей, которая парила над стенами сукки и почти не пропускала свет.
Мы еле держались на ногах от усталости, но была атмосфера праздника, подъема, какого не было прежде.
В этот праздник РАБАШ давал особые объяснения на уроке, возможно потому, что мы могли больше воспринять. Он был как никогда эмоционален, не скупился на объяснения, он подводил нас к атаке.
Атака
— Мы выходим сейчас из дома, — говорил он. — Мы закрываем за собой дверь в эгоизм. Мы не вернемся больше туда.
Мы слушали его, затаив дыхание, мы шли за ним.
— Это — первое исправление, сокращение на свой эгоизм, без этого нет продвижения. Мы переходим в сукку, мы готовы все время жить во временном жилище, в постоянных изменениях, в заботе об экране. Вот он, над нами, наш общий экран, мы все время под ним! И тогда это настоящий праздник! Подняться над своими желаниями, уподобиться отдаче, Творцу, жить, словно паря в воздухе.
Мы были возбуждены, мы жили в предощущении, что вот-вот что-то произойдет. Что-то такое, к чему мы шли всю жизнь. Но проходили дни. мы понимали, что-то не срабатывает.
На пятый день Суккота, я даже помню, что это было где-то около 11 утра, мы шли вдоль берега моря, я не выдержал, остановился и спросил РАБАШа:
— Чего нам не хватает?! Чего?! Ведь все так хотят, все в таком напряжении, мы всю неделю вместе, мы не выходим из сукки, и вы даете такие уроки! Чего же нам не хватает для прорыва?!
И он почувствовал, что это не только мой вопрос, а всех нас, и ответил:
— Не хватает атаки! Атаки! Мы выйдем, если соединимся.
И пошел вперед.
А вечером дал незабываемый урок. О том, что, только соединившись, народ вышел из Египта. Только соединившись, смог вскричать к Творцу. Только соединившись, пересек Конечное море, бросился в неведомое. И только соединившись, смог стать народом у горы Синай, приняв условие Творца, — либо вы соединяетесь, либо это станет местом вашего погребения.
— Примете эти условия, — сказал он, — сможете родиться в новом мире.
…Мы не сумели тогда принять эти условия, не сумели. И это оставило во мне незаживающую запись на сердце.
Мое открытие
Прошло уже немало лет и с того незабываемого Суккота, и с нашей Тверии, и сегодня я очень ясно понимаю, что каждый вопрос, мной заданный, не из меня исходил, а из него. Каждая прочитанная им строчка не для меня была прочитана, каждое его объяснение не мне это предназначалось.
Особенно в Тверии это происходило — такое «переливание крови». Когда он передал мне силы, чтобы я не поддался ничьему влиянию, чтобы остался с ним до конца. И после его ухода был с ним вместе.
Он отшлифовывал на мне свою методику, необходимую как воздух «последнему поколению». Оно уже пришло. Оно еще не поняло, что оно «последнее», но РАБАШ-то это знал, и он торопился. Он завершал всю эту цепочку — от Авраама, через все поколения великих каббалистов, до наших дней.
Я чувствовал это. И очень хотел хоть чем-то ему соответствовать.
Мои роды
А чем я мог ему соответствовать? Знал, как РАБАШ жаждет, чтобы каббала открылась всем, поэтому давно уже задумал книгу. Спросил его:
— Вкладываться в это или нет?
— Обязательно! Ты обязан ее написать, — он сказал, — а я тебе во всем помогу.
И после этого уже часто спрашивал:
— Ну, как книга?
А она рождалась во мне как-то естественно, я был словно беременным ею. Ведь я практически все записывал за РАБАШем, был полон чертежей, которые он мне регулярно подправлял. Я уже мог в кратком виде записать и зарисовать всю систему миров.
Сегодня меня обвиняют в том, что я открываю каббалу всем, преподаю всем, не важны мне ни национальность, ни возраст, ничто. Говорят, мол, РАБАШ бы этого не допустил. Какая глупость!
Да, он родился в ортодоксальной семье, да, всю жизнь прожил среди религиозного окружения, но мыслил он как и его отец Бааль Сулам — масштабами мира. Знал, что именно такое время наступает, когда всем откроется каббала, готовил меня к этому, поэтому и поддержал полностью написание книг на русском языке. Он же прекрасно понимал, что будут они распространяться в России не только евреям, и это его нисколько не волновало.
Когда книга во мне окончательно созрела, я сел и буквально за два месяца написал ее. Разделил на три небольшие книжки. Выпалил все, что у меня наболело внутри, понимая, что, если не напишу, лопну от напряжения.
Вот так я ее и родил, иначе не скажешь.
И потом, когда книги уже были написаны и отпечатаны, я принес их РАБАШу и радовался, видя, как он их просматривает, как проверяет рисунки. Он сидел с сигаретой в зубах, склонив голову набок, и листал книгу, листал.
Потом спросил:
— Сколько экземпляров будешь печатать? Какую цену поставишь?
— Я бы ее раздавал просто так, — сказал я.
— Нет. Ее надо продавать и продавать не задешево. Ставь среднюю цену, — сказал РАБАШ.
Я так и сделал.
Пока писал, пока занимался книгой, чувствовал себя на подъеме. Как только она вышла из меня, почувствовал, словно воздух вышел. И хоть ты и понимаешь, что падения — это необходимое состояние на нашем пути. И даже готов к ним. Но ничего не помогает.
Мои падения
Как они приходили? Неожиданно. Вдруг нарушалось бесспорное величие РАБАШа. Это было как падение с огромной высоты. Мне казалось, что я подготовлен к ним, «прикрыт» РАБАШем. Но вот приходит падение, и ничего не действует. Я падаю в минус бесконечность.
Одно из них я никогда не забуду. Я тогда очень сильно обиделся на РАБАШа. Сидел дома и не мог прийти к нему.
Только потом рассказали мне, как РАБАШ, удивленный, стоял посреди нашего учебного зала, расставив руки, и повторял: «Так оставляют товарища?!»
Это обо мне он говорил, как о товарище, обо мне! Что это я его оставил!
Я потом обомлел, услышав это, думал, почему же мне не передали сразу, я бы все бросил и вернулся к нему! Но тут же понимаю, что, если бы даже и передали, я не смог бы подняться над своей обидой, не смог бы прийти.
Вот так и лежал дома. Неделю не выходил. Физически здоровый, сильный мужик, я чувствовал себя тряпкой. Не мог пересилить себя, не мог.
И вдруг звонит РАБАШ:
— Что с тобой, Михаэль?
— Я не могу встать.
— Сейчас же вставай и приходи!
— Я не могу!
— Приходи!
— Я не могу выйти из дома. — Я вдруг плачу. Я не помню, когда плакал в последний раз, а сейчас не могу сдержать слез!
— Ребе, я не могу пошевелиться! — говорю я.
И тогда раздается его спокойный голос:
— Михаэль, ты слышишь меня?
— Да.
— Я жду тебя вечером. Мы сядем, сделаем трапезу. Я понимаю тебя.
Вечером ко мне пришли ребята, он послал их, они забрали меня на трапезу. РАБАШ налил мне стакан виски и сказал:
— Вот, сейчас ты такая же «тряпка», как и я. Это хорошо. Пей.
Я выпил. Была наша обычная тихая трапеза, с внутренней молитвой, и уже там я почувствовал — сработало! Я — другой!
Назавтра на утреннем уроке как всегда сидел рядом с РАБАШем, и он ни словом, ни действием не напоминал мне о происшедшем.
нет комментариев
