Сегодня нам трудно представить себе хороший конец для мира, какое-то безоблачное, сияющее будущее. И тем не менее, все не так мрачно.
Если попросишь любого человека назвать недавний фильм какой-нибудь, крутой блокбастер, который предлагает людям хороший вариант будущего, не пугающего, доброго, любой человек задумается. Я думаю, что в течение 30-35 лет таких фильмов не было. То есть вся индустрия кино, все мышление человека не смогло создать фильмы с таким каким-то будущем…
Нет, все устремлено к тому, чтобы напугать.
Но ведь это же запрос человека. Ведь Голливуд четко чувствует запросы человека. Если бы деньги были на хороший конец, концы были бы хорошими.
Я думаю, что сегодня человеку действительно трудно представить себе хороший конец мира или вообще какое-то такое, безоблачное, сияющее будущее. Это чего-то такое, несбыточное. Поэтому лучше всего, ближе к нам, — это творить о чем-то ужасном.
Вот я все-таки о человеке. Неужели человеку не хочется посмотреть какую-то добрую сказку о хорошем конце, который будет, чтобы его уверили, что он будет. Вот скажите, это правильно или нет — такое создавать? Вот это вводить в подсознание.
Но ты же говоришь, что в Голливуде сидят люди, которые понимают запросы человека. Наверное, поэтому они так и делают.
В этом да, в этом штука. Вот это парадокс для меня. Парадокс! Неужели человеку не хочется зайти в кинотеатр…?
Не пойдут люди на эти сладенькие штучки.
Это для них сладенькие штучки?
Они не видят этого вокруг себя и они не поверят в это и в кино тоже.
Вот это вот! Что-то стало с нами.
Да. Ты в кино можешь про любовь, чего-то там еще, но…
Да, про любовь, дружбу это все пойдет.
Относительно.
Да, но о будущем хорошем, теплом, добром, которое будет?
Нет.
Это — нет. Сейчас мне пришло в голову. Когда в Америке была большая депрессия, в 20-30-е годы, вышел первый музыкальный фильм «Певец джаза». И вот отец брал последний доллар и брал свою семью, и этот доллар отдавал на то, чтоб сидеть и смотреть вот этот фильм — «Певец джаза». То есть там ужас, мрак, там люди прыгают из окон, а здесь у меня идет вот это кино, и я сижу.
Я понимаю вас, но в то же время, неужели создать такое доброе, теплое будущее, неужели это не будет кассово? Вот так вот скажем. Вот вы говорите: «Нет, наверное, потому что человек…» Вот это чувство правды-неправды вошло вот так сегодня?
Да, сегодня на это никто не пойдет. Во-первых, люди уже не верят. Когда-то они были более наивными и верили в такие вещи, которые могут быть.
Вот это изменилось в человеке?
Да. Они сидели, плакали, мечтали. А сейчас, после того как мы прошли такой ухабистый путь и нас всех хорошенько перетрясло войнами, которые нескончаемы и проходят каждую минуту в разных частях мира, я думаю, что никакое кино нас не успокоит.
Тогда скажите мне, а вы лично за что? За кого вы?
Я не за Голливуд, потому что выпускать какую-то такую, наивную, сладкую красоту — это…
Вы имеете в виду с хорошим будущим?
Да-да. Это противно, приторно и лживо. А выпускать какие-то серьезные страдания — их конечно, можно, но тоже, сколько можно таких фильмов?
Сколько можно страдать.
Да. Фильмы, которые, в принципе, с более-менее хорошим концом все равно наполнены всевозможными страданиями. Они пользуются успехом, потому что они тащат зрителей в страдания, а потом все-таки показывают его какие-то хорошие черты.
Скажите, какой бы вы фильм создали? Неужели вы бы не создали фильм с каким-то концом, в который бы человек поверил? Вы же все время об этом фильме говорите. Вы говорите, что мы должны прийти к добрым связям. Вы же все время говорите об этом кино!
Но я не художник. Я не представляю, как можно нарисовать такую картину на протяжении, допустим, полутора-двух часов, которая бы все равно оставляла теплое впечатление. Можно рассказать, но это…
Это можно, такое как бы создается. Можно выйти из кино с теплым ощущением. У меня только один вопрос — чтобы человек поверил в хороший добрый конец, как вы все время говорите, в единство, которое так или иначе будет, в любовь, к которой мы так или иначе придем.
Нет. Я не думаю, что человек в это может поверить. Единственное, что он может, — это согласиться с таким фильмом, как, допустим, «Форест Гамп».
Это великое кино. На мой взгляд, это прекрасный фильм.
Но это же говорится о человеке, который не вполне нормальный.
Да, а оказался самым нормальным, кстати. Для всех не нормальный, а вообще оказался самым нормальным из всех. Любящим, умеющим любить.
Но это все все-таки нереально. И если возможна такая реальность, то только вот в таком экземпляре. Я не представляю, как можно сделать что-то такое, чтобы привлечь людей. Даже, если ты и привлечешь, но он выйдет из кинотеатра и забудет.
Потому что реальность другая.
Как с помощью кино сделать другого человека? Я не думаю, что будут такие мастера.
Ну хорошо. Какое кино вы бы все-таки делали? Скажите, пожалуйста. Вот так вот, навскидку скажите. Какое бы вы делали кино? Которое бы действительно сработало. К чему оно должно приводить?
Я не видел такого фильма, который бы менял людей, который бы приводил их к каким-то серьезным, внутренним изменениям.
Но вы бы хотели, чтобы вот это было, да?
Ну, конечно, кто бы этого не хотел?! Практически все хотят хорошее будущее. Но я не знаю.
То есть вы говорите, что если бы фильм менял человека, то вы за такой фильм, да?
Да.
То есть первое условие — чтобы фильм менял человека. А второй мой вопрос: с кого на кого, с чего на чего? Тогда это скажите, пожалуйста.
Ну с того, кем он сейчас.
Кто он сейчас?
Сейчас это просто зверь, который думает только о себе, не может думать о других. Или если может думать о других, то только в том, в каком виде вернется к нему то, что он делает им. То есть если человеку дать на самом деле абсолютную свободу, то ему будет абсолютно безразлично, что вокруг него. Только чтобы в той мере, в том радиусе, в котором он может окинуть вокруг себя пространство, чтобы ему было приятно его глазу.
Мы говорим об исправлении. К чему вот этот зверь должен прийти?
К тому, чтобы начать понимать, что самое главное — это когда ты радуешься другим. А для этого надо менять природу человека.
нет комментариев
