В 1945 г. немцы начали переводить заключенных из Освенцима в другие лагеря. Люди шли пешком через всю Польшу. Этот переход назывался «Марш смерти».
Есть у вас ученик, а у меня — очень близкий друг Гилад Шадмон. Он с нами уже 30 лет.
Так вот, его отец в 15 лет был в Освенциме и попал на «марш смерти». Знаете, это марш, когда в 45-м году выводили из Освенцима всех заключенных и вели в другие лагеря через всю Польшу. Люди умирали от голода, их расстреливали по ходу.
И вот он рассказывает, что их было 12 подростков, вот таких — 15-летних, и они страшно хотели есть, были очень голодны. И вот им попал в руки кусочек хлеба. И они решили, что сейчас каждый откусит по маленькому кусочку и передаст другому.
Он был одним из первых и ему попался почти полный этот кусок. И в тот момент, когда он откусывал, у него было ощущение: «Сейчас я не могу сдержаться, сейчас я съем весь кусок». Но он сдержался и сдержались все. Каждый откусил по маленькому кусочку и передал другому.
Меня очень впечатлила эта история. Я не помню, что он мне ответил, почему он сдержался, как он смог. Как, по-вашему, почему он сдержался, этот абсолютно голодный подросток?
Потому что он был связан со своими товарищами. Что еще могло его сдержать? И поэтому он сдержался.
То есть это настоящая связь, да?
Да, она не позволяет человеку, вплоть до того, что он просто умирает на месте.
То есть вот это состояние связи, о котором вы сейчас сказали, оно выше всего, получается? Выше голода, выше смерти.
Наверное, я не знаю, я этого не пережил. Что ты так смотришь на меня?! Я этого не пережил! Я не могу сказать.
Меня в последнее время обезоруживает эта правда.
Ну а что делать, если так оно на самом деле?
Но все-таки у вас есть уверенность, что это произошло именно поэтому?
Да.
То есть он увидел этих ребят, которые рядом стоят, почувствовал.
Да.
Хотя известно, что оголодавшие люди, и очень много примеров в истории, забывают обо всем, до самых родных, близких. Это инстинкт, они начинают есть. Они и не виноваты, наверное, эти люди.
Нет.
А тут подростки. Вот все-таки в этом что-то есть?
В такие годы люди могут пренебречь собой. Взрослые — уже нет. И младше этого возраста, естественно, дети — нет. А вот подростки — да.
То есть у взрослых что-то все-таки умирает, да?
Да.
А подростки еще чувствуют, что в этом есть будущее, в этой связи?
Да.
Большое дело! Еще такой у меня вопрос. Это голодные люди, а мы сытые сегодня. И мы не думаем о других, то есть о тех, кто голоден, и так далее, и так далее. И даже подростки сегодня сытые не думают о других голодных. Почему? Что случилось? Или это надо видеть самому, или что? Что надо?
Нет, это совершенно другие обстоятельства, не те области сознания включаются в нас.
В сытых?
Да. И поэтому нас нельзя сравнивать с теми.
Нельзя, да? То есть нельзя сказать: «Там было такое благородство…»?
Нет-нет-нет! Ты не можешь это автоматически перенести.
Нельзя сопоставлять?
Нет.
Тогда скажите, пожалуйста, это можно назвать благородством? В русском языке есть такое слово — «благородство», высокое слово.
Я не знаю, благородство ли это. Это просто вот так жизнь делает.
То есть в этот момент приходит понимание, что связь — это все. Над жизнью и смертью, над всем — связь?
Да.
Рано или поздно придет такое ощущение человечеству, миру, что это — все?
Придет.
нет комментариев
